Страна нетерпимости

[nastalgya]

Или будни чёрно-белого мира

Специалисты полагают, что нетерпимость к инакомыслию, истовая преданность своей идее - характерная особенность русской натуры. Причем неважно, какой идее, но если уж идея овладела умами, служить ей у нас будут истово, до гробовой доски. Взять, к примеру, старообрядцев - ни гонения, ни адские пытки, ни казни не могли их сломить. Спустя 300 лет с такой же старообрядческой непреклонностью большевики вверх дном перевернули всю Россию, переломали миллионы судеб, положили сотни тысяч жизней.

Андрей Кончаловский считает, что главная причина тут кроется в характере распространения Восточного вероучения. Греческий язык и латынь остались вне пределов досягаемости, эти языки, дающие ключ к античной мудрости, были на Руси практически неизвестны. Это изолировало Русь от великих европейских традиций политической и правовой культуры, от критического осмысления любой идеи, в том числе и религиозной. Русь упустила опыт открытой богословской дискуссии. Признаком подлинного благочестия на Руси стал считаться нерассуждающий разум.

По мнению Ключевского главным недостатком византийского влияния было излишество самого влияния. Он отмечает, что целые века греческие, а за ними и русские пастыри приучали Россию веровать, во всё веровать и всему веровать. Это было хорошо, потому что в том возрасте, в те века, вера была единственной силой, которая могла создать сносное нравственное общежитие. Но не хорошо было то, пишет Ключевский, что при этом нам запрещали размышлять, - и это было нехорошо больше всего потому, что мы и без того не имели охоты к этому занятию.

Нам твердили: веруй, но не умствуй. Мы стали бояться мысли, как греха, раньше, чем умели мыслить, мы стали бояться пытливого разума, как соблазнителя, прежде чем пробудилась у нас пытливость. Потому, когда мы встретились с чужой мыслью, мы ее принимали на веру. Вышло, что научные истины мы превращали в догматы, научные авторитеты становились для нас фетишами, храм наук сделался для нас капищем научных суеверий и предрассудков.

Как бы продолжая эту мысль, Розанов отмечает, что поскольку Русь была связана только с одной - Восточной Церковью, русские были уведены из древнего общего христианского русла в обособленный поток византийского церковного движения. Или, иными словами, русские вошли вслед за Византией в тихий исторический затон, недоступный волнениям и оживлению.

В то время как Россия пребывала в этом затоне, западноевропейские народы двигались за кораблем Рима и вступили в океан необозримого движения, где был избыток опасностей и всевозможного неблагообразия. Однако одновременно они окунулись и в атмосферу творчества, поэзии, философии. И окунулись они также еще и в атмосферу постоянных споров и дискуссий, вылившихся в наше время в принятие инакомыслия, как нормы общественной жизни.

В России же всё обстояло иначе. Принято считать, что самым большим врагом и гонителем инакомыслия во все времена была власть. Заблуждение, считают специалисты. Неприятие инакомыслия, да и любой инаковости свойственно русской натуре во всех слоях общества. На примере Раисы Горбачевой видно, что она была несимпатична большинству в стране - она раздражала, так как выламывалась из традиционных представлений о женах первых лиц государства.

Любая инаковость, и уж тем более инакомыслие, разрушает привычное, уютное мировидение и восприятие, вносит беспокойство и тревогу в сознание. Сравнительно небольшое число диссидентов в любую эпоху объяснялось не только страхом и плохой информированностью людей, но и более глубинными причинами. Готовностью некритично, без особого интеллектуального осмысления принимать господствующую идеологию. Такой склад мышления противится инакомыслию и подсознательно испытывает к нему враждебность, пытаясь вытолкнуть его из своей среды.

Этим объясняется и то, почему в сталинскую эпоху народ так легко вошел в культуру доносительства. Основная масса доносителей, ведь действительно, выискивала в своей среде чужеродные элементы, людей, сомневающихся в правильности и благотворности идеи коммунизма, советской власти и руководства. На их доносах строилось обвинение, с их подачи людей приговаривали к лагерям и расстрелам.

Отторжение инакомыслия во многом объясняет и легкость, с которой у нас принимаются всевозможные лжеучения и обещания чуда. Самым ярким примером может служить деятельность печально знаменитого Трофима Лысенко. До сих пор российская генетика не может полностью оправиться от учиненного им погрома. Некритическое сознание отторгает инакомыслие, сужает горизонт видения, тяготеет к закостенелости и неизбежно ведет к неприятию любой инаковости - национальной, конфессиональной, мировоззренческой - какой угодно. Не случайно ведь православная церковь так и не может замириться с католической.

Истина для русского человека всегда абсолютна, она не может быть множественна. Но и просто победить в споре мало - надо же еще убедить в своей правоте оппонента. Только тогда можно быть по-настоящему довольным. От этого споры у нас часто бывают особо ожесточенными. Такая манера дискуссий не продуктивна, она не ведет к поиску компромисса, и соответственно к социальному миру во имя процветания. Скорее - к конфронтации, которая уже однажды обернулась трагедией Гражданской войны...